Приложение к «Походу к Эребору»

О текстах «Похода к Эребору»

Ситуация, сложившаяся с текстами этой части, является довольно сложной, и разобраться в ней нелегко. Наиболее ранняя версия представляет собой завершенный, но очень небрежно написанный и много раз правленный текст. В данном издании я буду называть его «A». Озаглавлен он «История взаимоотношений Гэндальфа с Траином и Торином Дубощитом». С этого текста сделана машинописная копия, текст «B», в которую также внесены многочисленные, хотя большей частью мелкие, изменения. Текст называется «Поход к Эребору», а также «Рассказ Гэндальфа о том, как он пришел к мысли устроить поход к Эребору и отправить с гномами Бильбо». Несколько пространных выдержек из этого машинописного текста приводится ниже.

Помимо текстов «A» и «B» («ранних версий»), существует еще одна, никак не озаглавленная рукопись, текст «C», где то же повествование изложено более коротко и сжато. Там опущено многое из первой версии и введены некоторые новые элементы. В то же время в отдельных частях, особенно ближе к концу, текст этот во многом сохранился практически в первоначальном виде. Мне представляется очевидным, что текст «C» написан позже, чем текст «B», и именно первый приведен выше в данной главе. Хотя, по всей вероятности, начало текста, в котором сообщалось, что Гэндальф предается этим воспоминаниям в Минас-Тирите, утрачено.

Начальные абзацы текста «B», которые приведены ниже, практически идентичны отрывку из приложения A к ВК (III, «Народ Дурина») и, очевидно, связаны с текстом о Троре и Траине, который предшествует этому отрывку в приложении A. Завершающий фрагмент «Похода к Эребору» также почти дословно воспроизведен в приложении A (III). И в приложении A, и в «Походе к Эребору» эти слова принадлежат Гэндальфу, беседующему с Фродо и Гимли в Минас-Тирите. В свете письма, которое процитировано во введении к настоящей книге, очевидно, что отец написал «Поход к Эребору» как часть повествования о «Народе Дурина» из приложения A.

Отрывки из раннего варианта

Машинописный текст «B» начинается следующими словами:

Так Торин Дубощит стал наследником Дурина, но без надежды на наследство. Во время разорения Эребора он был еще слишком юн, чтобы носить оружие, однако в Азанулбизаре сражался во главе атакующих. Когда Траин пропал, Торину исполнилось девяносто пять лет, и был он достойным гномом славного рода. Кольца у него не было, и, возможно, именно поэтому его, по всей видимости, устраивала жизнь в Эриадоре. Там он много трудился и копил богатства, насколько мог. Количество его подданных возросло благодаря тем скитальцам из числа народа Дурина, что прослышали про его обитель и пришли к нему. Они выстроили себе великолепные чертоги в горах и припасли немало всякого добра, и дни их не казались им более столь тягостными. Но в песнях продолжали они вспоминать о далекой Одинокой горе и о богатстве и блеске Великого Чертога, сиявшего в свете Аркенстоуна.

Шли годы, и гнев, что тлел в сердце Торина, подобно углям, разгорался вновь. Его одолевали тяжкие думы об обидах, что претерпели его предки, и о мести дракону, которая перешла к нему по наследству. И под грохот молота в кузне Торин размышлял об оружии, и об армиях, и о союзах. Но армии были разбиты, союзы распались, и немногочисленны были топоры его народа. И великий гнев, гнев без надежды, сжигал Торина, когда бил он по раскаленному железу на наковальне.

До сих пор Гэндальф не принимал участия в судьбах дома Дурина. Он не так уж часто имел дело с гномами; однако он был другом всем, кто стремился к добру, и хорошо относился к изгнанникам из народа Дурина, что обитали на западе. И вот в один прекрасный день, проезжая через Эриадор (Гэндальф направлялся в Шир, где не был уже несколько лет), он встретился с Торином Дубощитом, и они побеседовали по дороге, а затем остановились на ночлег в Бри.

Утром Торин сказал Гэндальфу:

— Великие заботы снедают меня, а говорят, что ты мудр, и больше прочих знаешь о том, что творится в мире. Не соблаговолишь ли ты отправиться ко мне домой, выслушать меня и дать мне совет?

Гэндальф согласился. Они вместе отправились в чертоги Торина, и там Гэндальф долго сидел и слушал повесть Торина о его обидах.

Вследствие той встречи случилось множество дел и событий великой важности: благодаря этому было найдено Единое Кольцо, Кольцо попало в Шир, и Фродо был избран его Хранителем. А потому многие думают, что Гэндальф заранее предугадал все это, и нарочно выбрал то время для встречи с Торином. Однако мы полагаем, что это не так. Ибо в свое повествование о войне Кольца Фродо Хранитель Кольца вставил запись слов самого Гэндальфа, где идет речь как раз об этом деле. Вот что он пишет:

Вместо слов «Вот что он пишет» в тексте «A», самой ранней рукописи, сказано: «Этот отрывок был изъят из повествования, поскольку он казался слишком длинным, но большую его часть мы ныне помещаем здесь».

После коронации мы вместе с Гэндальфом на некоторое время поселились в чудесном доме в Минас-Тирите. Гэндальф был очень весел, и, хотя мы расспрашивали его обо всем, что только приходило нам в голову, его терпение казалось столь же безграничным, как и его познания. Большую часть того, о чем он нам рассказывал, я сейчас уже не припомню, а зачастую мы его просто не понимали. Но этот разговор я помню отчетливо. Тогда с нами был Гимли, и он сказал Перегрину:

— Надо будет мне как-нибудь сделать одно дело: сходить посмотреть на этот ваш Шир¹. И вовсе не для того, чтобы лишний раз взглянуть на хоббитов! Вряд ли я узнаю о них еще что-нибудь новое. Но какому гному из дома Дурина не дорога эта земля? Разве не оттуда пошло возрождение Царства под Горой? И не оттуда ли пришла смерть Смауга? Я уж не говорю о падении Барад-дура, хотя все эти события странным образом переплелись. Странным, очень странным, — сказал он и умолк.

Затем, пристально взглянув на Гэндальфа, он продолжал:

— Но кто же соткал это полотно? Почему-то прежде мне это никогда не приходило в голову. Ты рассчитал все заранее, Гэндальф? А если нет, то зачем ты привел Торина к такой неподходящей на вид двери? Найти Кольцо и унести его далеко на запад, чтобы спрятать там, а потом выбрать Хранителя Кольца — и еще возродить Царство под Горой, так, мимоходом? Не таков ли был твой замысел?

Гэндальф ответил не сразу. Он встал и выглянул в окно, выходящее на запад, к морю. Солнце садилось, и лицо Гэндальфа озарили лучи заката. Он долго стоял так, не говоря ни слова. Наконец он обернулся к Гимли и сказал:

— Я не знаю ответа. Ибо с тех пор я изменился, и тяжкая ноша Средиземья более не давит меня, как тогда. В те дни я ответил бы тебе так же, как ответил Фродо не далее, чем прошлой весной. Всего лишь прошлой весной! Но такие мерки тут неприменимы. Тогда, давным-давно, я сказал маленькому испуганному хоббиту: «Бильбо было предназначено найти Кольцо — и задумал это вовсе не создатель Кольца. А потому и тебе было предназначено хранить его». И еще я мог бы добавить, что мне было предназначено вести вас обоих к вашей цели, каждого — к своей.

И для этого разум мой прибегал лишь к тем способам, что были мне доступны. Я делал то, что мог, руководствуясь теми причинами, что у меня были. Но то, что я знал в глубине души, или еще до того, как ступил на эти серые берега — это совсем другое дело. Олорином был я на Западе, что ныне забыт; и лишь с теми, кто пребывает там, стану я говорить более прямо.

В тексте «A » в этом месте сказано: «И лишь с теми, кто пребывает там — или с теми, кто, быть может, вернется туда со мной, — стану я говорить более прямо».

Тогда я сказал:

— Теперь, Гэндальф, я понимаю тебя немного лучше, чем раньше. Хотя мне кажется, что, даже если Бильбо и было это предназначено, он мог просто отказаться уходить из дома, да и я тоже. Ты не смог бы заставить нас. Тебе было не дозволено даже попытаться сделать это. Однако мне все равно любопытно узнать, почему ты сделал то, что сделал — тот, каким ты был в те дни, когда казался седым стариком.

Затем Гэндальф рассказывает им о своих тогдашних тревогах по поводу первого хода Саурона и опасениях за судьбу Лориэна и Ривенделла. В этом варианте, сказав, что необходимость нанести удар Саурону была тогда еще более насущным делом, чем вопрос о Смауге, он продолжает:

Вот почему (забегая вперед), убедившись, что поход против Смауга успешно начался, я ушел и убедил Совет напасть на Дол-Гулдур прежде, чем он нападет на Лориэн. Мы так и поступили, и Саурон бежал. Но он всегда опережал нас в своих планах. Надо признаться, тогда я решил, что он и впрямь снова отступил, и что нам, быть может, вновь удастся хотя бы на время восстановить бдительный мир. Однако этот мир продлился совсем недолго. Саурон решил сделать следующий шаг. Он тут же вернулся в Мордор и через десять лет заявил о себе.

Тогда сгустилась тьма. И все же его изначальный план был не таков, и в конечном счете оказалось, что Саурон совершил ошибку. У тех, кто противостоял ему, сохранились точки опоры, где можно было принимать решения, не боясь Тени. Как бы удалось уцелеть Хранителю Кольца, не будь Лориэна или Ривенделла? А ведь мне думается, что они могли бы пасть, если бы Саурон первым обрушился на них всей своей мощью, а не истратил бы более половины ее в борьбе с Гондором.

Вот, собственно, и все. Такова была основная причина моих действий. Однако одно дело видеть, что нужно сделать, а другое — найти способ исполнить необходимое. Я начинал всерьез беспокоиться о том, что творится на Севере, когда, в один прекрасный день, повстречался с Торином Дубощитом — кажется, где-то в середине марта 2941 года. Я выслушал его рассказ и подумал: «Ну, вот, по крайней мере, враг Смауга! И ему стоит помочь. Я должен сделать все, что смогу. И почему я раньше не подумал о гномах? »

Кроме того, был еще народ Шира. Я проникся к обитателям Шира теплыми чувствами во времена Долгой Зимы, которую никто из вас не помнит². В тот год им и вправду пришлось тяжко, очень тяжко — вначале они умирали от холода, а потом наступил неурожай и страшный голод. Но именно тогда они проявили мужество, и стойкость, и умение сострадать друг другу. И выжить они сумели не только благодаря своему мужеству, терпению и стойкости, но и благодаря состраданию. Мне хотелось, чтобы они выжили и на этот раз, ибо я видел, что вскоре в Западных землях вновь наступят тяжелые времена: на этот раз не холод и голод, но беспощадная война. И чтобы пережить эту войну, им требовалось нечто большее, чем то, что у них уже есть, — так мне казалось. Что именно требовалось им — я не знал. Может быть, им следовало чуточку больше знать и чуточку получше разбираться в том, что происходит вокруг, и в том, какая роль уготована им самим.

Они уже начали забывать — забывать свои корни и старинные легенды, забывать то немногое, что было известно им об огромном мире. Знание это, память о славных делах и о великих опасностях, еще не совсем погибло, но хоронить его уже начали. Но быстро обучить целый народ таким вещам невозможно, да и времени на это просто не оставалось. Однако нужно было начать хоть с чего-нибудь, хоть с кого-нибудь. Осмелюсь предположить, что он уже был «избран», тогда как я был только избран, чтобы выбрать его; но, так или иначе, я остановился на Бильбо.

— Вот об этом-то мне и хотелось узнать, — сказал Перегрин. — Почему именно на нем?

— А как бы ты стал выбирать хоббита, подходящего для такого дела? — спросил Гэндальф. — Времени на то, чтобы перебрать всех, у меня не было. Однако в те дни я уже довольно хорошо знал Шир, хотя к тому моменту, как я встретился с Торином, я не бывал там более двадцати лет, поскольку был занят другими, менее приятными делами. Так что я, естественно, задумался о тех хоббитах, которых знал. Я сказал себе: «Мне нужно немножко бесшабашности Туков», — но не слишком много, мастер Перегрин, — «на крепкой основе из какого-нибудь более солидного рода, например, Бэггинсов». А это сразу привело мне на ум Бильбо. Когда-то я неплохо его знал, почти что до того времени, как он вошел в возраст, — лучше, чем он знал меня. Тогда он мне нравился. К тому же обнаружилось, что он «ничем не связан» — но это снова забегая вперед, поскольку я ничего о нем не слышал, пока не вернулся в Шир. А по возвращении мне стало известно, что он так и не женился. Это показалось мне странным, хотя я и догадывался, почему так получилось. Причина этого заключалась не в том, что думали большинство хоббитов. Они полагали, что все дело в том, что Бильбо рано остался один — при хороших деньгах и сам себе хозяин. Но я-то догадывался, что он не хотел «связывать себя» по другой причине, скрытой столь глубоко, что он и сам о ней не подозревал — а может быть, не хотел себе признаваться, потому что это его тревожило. И тем не менее Бильбо хотел иметь возможность уйти — когда подвернется случай или когда он сам соберется с духом. Я вспомнил, как подростком он без конца расспрашивал меня о хоббитах, которые «взяли и ушли», как говорилось в Шире. По крайней мере двое из его дядюшек со стороны Туков именно так и сделали.

Дядюшками этими были Хильдифонс Тук, который «отправился в путешествие и так и не вернулся», и Изенгар Тук (младший из двенадцати детей Старого Тука), о котором «говорили, что он, еще будучи молодым, “ушел к морю”» (ВК, приложение C, родовое древо Туков из Великих Смиалов).

Когда Гэндальф принял предложение Торина навестить его дом в Синих горах, то по пути

мы побывали в Шире, однако Торин не согласился задержаться даже ненадолго, так что никакой пользы от этого посещения не было. На самом деле, высокомерие и пренебрежение, с каким Торин относился к хоббитам, так меня раздражали, что, думается, именно это впервые натолкнуло меня на мысль заставить Торина связаться с ними. Он не желал о них знать ничего, кроме того, что хоббиты — это такие землепашцы, которые обрабатывают поля по обеим сторонам древнего гномьего тракта, ведущего к Горам.

В этом раннем варианте Гэндальф долго рассказывает о том, как, побывав в Шире, он вернулся к Торину и убедил его «отложить свои грандиозные планы и предпринять тайный поход, — и взять с собой Бильбо». Это предложение — единственное, что осталось от всего повествования в более поздней версии.

Наконец я принял решение и вернулся к Торину. Я застал его за советом с некоторыми из его родичей. Там были Балин и Глоин, и еще кое-кто.

— Ну, что ты можешь сказать? — спросил меня Торин, едва я вошел.

— Для начала, вот что, — ответил я. — Ты рассуждаешь как царь, Торин Дубощит. Но царство твое погибло. Если суждено ему быть восстановленным, в чем я сомневаюсь, основываться придется на малом. Не знаю, вполне ли осознаешь ты, сидя здесь, насколько могуч далекий Дракон. И это еще не все — в мире есть быстро растущая Тень, которая гораздо ужаснее. И они будут помогать друг другу.

Так бы оно и вышло, если бы я в то же самое время не организовал нападение на Дол-Гулдур.

— Открытая война будет совершенно бесполезна; к тому же тебе и не по силам ее начать. Тебе придется предпринять деяние более простое, но требующее большей отваги — отчаянной отваги.

— Все это звучит туманно и тревожно, — сказал Торин. — Говори яснее!

— Ну, во-первых, — сказал я, — тебе следует отправиться в этот поход самому, и тебе придется отправиться тайно. Никаких посланников, герольдов или вызовов, Торин Дубощит. В лучшем случае ты можешь взять с собой несколько родичей или преданных соратников. Однако тебе потребуется кое-что еще, о чем ты даже не думал.

— Назови же это! — сказал Торин.

— Минуточку! — сказал я. — Ты намереваешься иметь дело с драконом. И не просто очень большим драконом, но еще и очень старым и хитрым. Поэтому с самого начала своего похода ты должен принимать в расчет две вещи: его память и его чутье.

— Ну разумеется, — сказал Торин. — Гномам чаще прочих доводилось иметь дело с драконами, так что сейчас ты учишь ученого.

— Это хорошо, — ответил я. — Однако, как мне кажется, в твоих собственных планах это не учитывалось. Мой же план рассчитан на хитрость. На уловку³. Смауг не просто дремлет на своем драгоценном ложе, Торин Дубощит. Он видит сны. И снятся ему гномы. Можешь не сомневаться, что он день за днем и ночь за ночью рыщет по своему залу, покуда не убедится, что поблизости нет ни малейшего намека на их присутствие. И лишь затем он погружается в сон — чуткую дрему, в которой он постоянно прислушивается: не слыхать ли гномьих шагов?

— Ты говоришь об этой твоей «уловке» так, будто она — дело не менее трудное и безнадежное, чем открытая атака, — сказал Балин. — Просто невыполнимое!

— Да, трудное, — ответил я, — Но не невыполнимое — иначе я бы не стал попусту тратить время. Я сказал бы, что дело это выглядит трудным до нелепости. А потому и решение я собираюсь предложить нелепое. Захватите с собой хоббита! Скорее всего, Смауг никогда о них не слышал, и уж наверняка ему не знаком их запах.

— Как?! — воскликнул Глоин. — Одного из этих простаков из Шира? Да они ни на что на свете не годны — и в темноте тоже! Как бы он там ни пах, он никогда не осмелится подойти даже к только что вылупившемуся из яйца драконенышу настолько близко, чтобы тот мог его почуять!

— Ну, ну, — сказал я, — ты к ним несправедлив. Ты мало знаешь народ Шира, Глоин. Думаю, ты считаешь их простаками, потому что они щедры и не торгуются, и полагаешь, что они мягкотелы, потому что они никогда не покупали у тебя оружия. Ты ошибаешься. Как бы то ни было, у меня есть на примете один хоббит, который годится тебе в спутники, Торин. Он ловкий и умный, при этом очень трезво мыслящий, и не ринется в пропасть очертя голову. И, как мне кажется, он отважен. Очень отважен, по меркам своего народа. Они, если можно так выразиться, «храбры по необходимости ». Чтобы узнать, на что на самом деле способен хоббит, его надо загнать в угол.

— Ну, это не проверишь, — ответил Торин. — Насколько мне доводилось видеть, они делают все возможное, чтобы избежать углов.

— Что верно, то верно, — сказал я. — Они народ очень благоразумный. Но этот хоббит довольно необычный. Думаю, его можно было бы убедить полазить по таким углам. Я убежден, что в глубине души он жаждет, как он бы выразился, приключений.

— Только не за мой счет! — сердито сказал Торин, встав и принявшись расхаживать взад-вперед. — Это не совет, а сплошное надувательство! Не вижу я, что такого может сделать хоббит, даже самый лучший, чтобы оплатить мне хотя бы его однодневное содержание! Это если его вообще удастся уговорить отправиться с нами.

— И не увидишь! Точнее, не услышишь, — ответил я. — Хоббиты без труда способны ходить так тихо, как не умеет ходить ни один гном на свете, даже под страхом смерти. Я полагаю, что они самые легконогие из всех смертных созданий. Уж этого-то ты, Торин Дубощит, точно не мог заметить, когда топал через Шир с таким шумом, что его жители наверняка слышали тебя за милю. Когда я говорил, что тебе потребуется уловка, я имел в виду, что тебе потребуется и ловкач — профессиональный ловкач.

— Профессиональный ловкач? — воскликнул Балин. который понял мои слова не совсем так, как я рассчитывал. — Ты имеешь в виду опытного добытчика сокровищ? Так их все еще можно найти?

Я колебался. Это был неожиданный поворот событий, и я не знал, как поступить.

— Думаю, что да, — наконец ответил я. — За вознаграждение они отправятся туда, куда вы не осмеливаетесь, или же не можете пойти сами, и добудут вам то, что требуется.

Глаза Торина разгорались все ярче по мере того, как перед его мысленным взором разворачивались картины утраченных сокровищ, однако он презрительно фыркнул.

— А, так ты имел в виду наемного вора! Об этом можно подумать, если только он запросит не слишком дорого. Однако какое это имеет отношение к тем деревенщинам? Они едят из глиняной посуды и не отличат драгоценного камня от стеклянной бусины.

— Жаль, что ты всегда рассуждаешь столь уверенно, не зная сути дела! — отрезал я. — Эти «деревенщины» обитают в Шире примерно четырнадцать столетий, и они многому научились за это время. Они имели дело с эльфами и гномами за тысячу лет до того, как в Эребор явился Смауг. Никого из них нельзя счесть богатым — в том смысле, какой вкладывали в это слово твои предки — однако в некоторых их жилищах попадаются вещи красивее тех, какими ты, Торин, можешь похвастаться здесь. У того хоббита, о котором я говорю, имеются золотые украшения, и ест он серебряными приборами, а вино пьет из хрустальных бокалов.

— А, ну вот теперь я понял, к чему ты клонишь, — сказал Балин. — Так он вор? Потому ты его и рекомендуешь?

Боюсь, что тут я потерял терпение и осторожность. В тот момент примириться с твердым убеждением гномов в том, что никто кроме них самих не может ни иметь, ни делать ничего «ценного», и что все красивые вещи, которые находятся в данный момент в чужих руках, на самом деле изготовлены гномами, а может быть, и просто когда-то у них украдены, было свыше моих сил.

— Вор? — со смехом переспросил я. — Ну да, почему бы и нет? Разумеется, опытный вор! Как же еще может хоббит раздобыть себе серебряную ложку? Я нарисую на его двери воровской знак, и вы ее легко найдете.

Охваченный гневом, я встал и сказал с жаром, который меня самого удивил:

— Ты должен найти эту дверь, Торин Дубощит! Я говорю это всерьез!

И внезапно я почувствовал, что дело действительно серьезное. Эта моя странная затея — не шутка. Она правильная. И ее нужно выполнить во что бы то ни стало. Гномам пора склонить свои упрямые головы.

— Слушайте меня, народ Дурина! — воскликнул я. — Если вы убедите этого хоббита отправиться с вами, вы победите. Если нет — потерпите поражение. Если же вы и пытаться не станете, я расстанусь с вами, и не получите вы от меня ни совета, ни помощи, покуда не падет на вас Тень!

Торин обернулся и посмотрел на меня с изумлением — что и неудивительно.

— Сильно сказано! — проворчал он. — Ладно, я пойду. Ты говорил сейчас так, будто на тебя снизошло предвидение. Хотя, возможно, ты просто окончательно свихнулся.

— Хорошо! — сказал я. — Но ты должен прийти к нему по доброй воле, а не в надежде выставить меня дураком. Тебе следует быть терпеливым, и не отступаться сразу же, если ни храбрость, ни жажда приключений, о которых я говорил тебе, не станут очевидны с первого взгляда. Он будет все отрицать. И он попытается пойти на попятный — но ты не должен допустить этого.

— Ну, торг ему не поможет, если ты об этом, — сказал Торин. — Я пообещаю ему справедливую награду за все, что он добудет, но не более того.

Я имел в виду совсем другое, но подумал, что говорить об этом бесполезно.

— И еще одно, — продолжил я. — Вам следует закончить ваши планы и сборы заранее. Приготовьте все. Добившись раз его согласия, вам нельзя давать ему время передумать. Вам необходимо будет сразу же отправиться из Шира на восток, в ваш поход.

— Похоже, он очень странное существо, этот твой вор, — сказал молодой гном по имени Фили (как я позднее узнал, он приходился Торину племянником). — Как его имя, или как он себя называет?

— У хоббитов в ходу их подлинные имена, — сказал я. — Единственное имя, которым он себя называет — Бильбо Бэггинс.

— Ну и имечко! — сказал Фили и рассмеялся.

— Ему оно кажется весьма почтенным, — сказал я. — И оно подходит холостяку средних лет, склонному к полноте и некоторой рыхлости. Пожалуй, сейчас его больше всего интересует еда. Поговаривают, что у него очень хорошая кладовка — а может, и не одна. По крайней мере, угостят вас как следует.

— Довольно! — сказал Торин. — Не дай я слова, я уже отказался бы идти. Я не намерен позволять дурачить себя. Потому что я также говорю серьезно. Очень серьезно, ибо сердце мое пылает у меня в груди.

Я пропустил его слова мимо ушей.

— Послушай, Торин, — сказал я. — Кончается апрель, наступила весна. Приготовь все как можно скорее. У меня есть еще одно дело, но через неделю я вернусь. А когда я приеду обратно, если все будет уже готово, я поскачу вперед и подготовлю почву. А на следующий день мы навестим его все вместе.

С этими словами я уехал: Торину, как и Бильбо, не стоило давать времени передумать. Остальное вам хорошо известно — со слов Бильбо. Если бы эту историю записывал я, она звучала бы несколько по-другому. Бильбо знал далеко не все — к примеру, он не подозревал, сколько усилий мне пришлось потратить, чтобы слухи о том, что с проезжего тракта в Байвотер свернул большой отряд гномов, не дошли до него раньше времени.

Во вторник, 25 апреля 2941 года, я зашел повидать Бильбо. Я более или менее знал, чего следует ожидать, однако должен признаться, что уверенность моя пошатнулась. Я увидел, что дело будет значительно более трудным, чем мне думалось. Однако я был упорен. На следую¬щий день, в среду, 26 апреля, я привел Торина и его спутников в Бэг-Энд, — с превеликими трудностями, потому что Торин под конец снова уперся. И, разумеется, Бильбо совершенно потерял голову и вел себя как дурак. На самом деле, все с самого начала пошло для меня неудачно, и эта ерунда насчет «опытного вора», которую вбили себе в головы гномы, только ухудшила дело. По счастью, я сказал Торину, что нам следует заночевать в Бэг-Энде, потому что нам нужно время для того, чтобы обсудить дальнейшие действия. Это дало мне последний шанс. Если бы Торин ушел из Бэг-Энда до того, как мне удалось поговорить с ним наедине, весь мой план рухнул бы.

Можно видеть, что отдельные элементы этой беседы в более поздней версии вошли в спор Гэндальфа и Торина в Бэг-Энде.

С этого места позднейшая версия повествования практически дословно следует более раннему тексту. Поэтому последний здесь не приводится. Исключение составляет отрывок из конца текста. В более раннем варианте, когда Гэндальф закончил говорить, Фродо отмечает, что Гимли рассмеялся.

— И все же это звучит нелепо, — сказал он. —Даже теперь, когда все обернулось к лучшему. Конечно, я знал Торина. Жаль, что меня там не случилось, но во время твоего первого посещения я был в отъезде. А в поход меня не взяли — сказали, что слишком юн, хотя сам я полагал, что в свои шестьдесят два года я уже гожусь на любое дело. Ну да ладно, я рад, что теперь-то услышал всю историю. Если, конечно, это и вправду вся история. На самом деле, я думаю, что ты и теперь рассказал не все, что знаешь.

— Конечно, нет, — сказал Гэндальф.

И после этого Мериадок продолжает расспрашивать Гэндальфа о карте Траина и ключе. Отвечая на эти расспросы (большая часть ответа оставлена в более поздней версии, но в другом месте), Гэндальф говорит:

Я обнаружил Траина спустя девять лет после того, как он покинул свой народ. К тому времени он не менее пяти лет провел в подвалах Дол-Гулдура. Я не знаю ни того, как он сумел протянуть так долго, ни того, как удалось ему сохранить эти вещи в годы мучений. Думаю, что Темной Силе не требовалось от него ничего, кроме его Кольца, и, получив его, Враг перестал интересоваться судьбой сломленного пленника. Его просто бросили умирать в подвалах. Маленький недосмотр. Однако он решил исход войны. Такое часто случается.

1 На самом деле Гимли должен был хотя бы один раз побывать в Шире, по дороге из своего родного дома в Синих горах.

2 Рассказ об ущербе, который Долгая Зима 2758-2759 годов нанесла Рохану, имеется в приложении A (III) к ВК. В записи в «Повести лет» упоминается о том, что «Гэндальф пришел на помощь народу Шира».

3 В этом месте одно предложение из текста «A» в машинописной копии пропущено — по всей вероятности, случайно. Оно связано с нижеследующим замечанием Гэндальфа о том, что Смауг не знал запаха хоббитов: «И еще на неизвестный запах. Запах, которого Смауг, враг гномов, не узнает».